Объект власти - Страница 27

— Да, это он, — сразу сказала Олеся. — Я его помню. Такой вежливый русский джентльмен. Он к нам приходил три раза. Нет, два. Или может три, точно не помню.

— И разговаривал с паном Тадеушем?

— Да. Всегда в его кабинете.

— Вы не слышали, о чем они говорили?

— Нет. — Олеся хотела вернуть фотографию Дронго, но Конелли с легкой извиняющейся улыбкой перехватил снимок и вопросительно посмотрел на Дронго. Они знали, что все будет именно так. И если американцы найдут этого человека, то в Москве не станут возражать. Поэтому Дронго согласно кивнул. Пусть оставит эту фотографию у себя.

— Вы не знаете, зачем он приходил?

— Нет.

— Вы не знаете его телефона?

— Нет.

— Откуда он приезжал?

— Не знаю.

— С кем он еще приходил?

— Всегда один.

— И вы ему не звонили?

— Он сам нам звонил.

— Может, он приносил какой-то чемоданчик или документы?

— Я не видела. Нет, не помню. Не видела…

— И больше вы ничего о нем не знаете?

— Нет. — Она не понимала, почему ей задают все эти вопросы.

Дронго опять взглянул на Нащекину. Их миссия терпела крах. Бачиньская не могла сообщить ничего нового.

— Это очень важно, — сказал Дронго, — вспомните, Олеся. Может, вы видели его где-то еще? Или что-то слышали о нем? Не отвечайте сразу. Постарайтесь спокойно вспомнить.

Она сдвинула брови, явно что-то припоминая. Это был очень важный момент.

— Кто он такой? — совершенно не вовремя поинтересовался Саймонс.

— Мы считаем его исключительно опасным террористом, — ответила Нащекина.

Она понимала, что Дронго установил определенный внутренний контакт с Бачиньской и его нельзя сбивать. Конелли также терпеливо ждал.

— По-моему, я никогда его больше не видела, — не совсем уверенно произнесла Бачиньская.

— Может, слышали о нем? Или кто-то говорил об этом человеке? Его зовут Андрей Михайлович, — терпеливо повторил Дронго.

— Пан Дзевоньский не разрешал нам присутствовать в его кабинете во время встреч.

— Возможно, вы видели его не в вашем офисе, — попытался подсказать Дронго. — Возможно, вы встречались с ним где-то в другом месте.

— Никогда, — сразу ответила она. — Я не могла встречаться с этим человеком. Ему много лет, и нам не разрешали встречаться с нашими клиентами. Это абсолютно исключено…

— Вы давно живете в Бельгии, — не унимался Дронго, — вспомните, где вы могли видеть этого человека. В последние месяцы. Ведь у вас было не так много работы. Дзевоньский все время отсутствовал, его не было в Бельгии уже несколько месяцев.

— Откуда вы знаете? — удивилась Олеся.

— Нам нужно ему помочь, — снова соврал Дронго.

— Нет, — отрезала девушка после минутного колебания, — я ничего не помню.

Дронго повернулся к Нащекиной. Трудно признаваться в своем поражении. Конелли испытующе смотрел, как эти приезжие эксперты будут искать выход.

— Может, гипноз, — подсказала Нащекина.

Конелли знал русский язык.

— Она — свидетель, — напомнил он по-русски, — а согласно нашим законам мы не можем подвергать ее никаким допросам с применением гипноза. Это будет приравнено к пытке. В нашей стране никто не разрешит допрашивать свидетеля таким образом.

— Господин Конелли, — негромко ответил также по-русски Дронго. — В вашей стране держат десятки и сотни заключенных на базе в Гуантанамо без решения суда, только потому, что эти люди подозреваются в террористической деятельности. Мало того что они сидят там годами, их еще и подвергают пыткам. В том числе физическим.

— Вы прилетели сюда, чтобы рассказать мне об этом? — спросил Конелли. Нужно отдать ему должное, он умел держать удар.

— Вы говорите по-русски? — вмешалась Олеся. Будучи полькой, она понимала русский язык. — Вы знаете русский язык?

— Немного, — ответил Конелли.

— Я еще раз прошу вас, пани Бачиньская, сосредоточиться и вспомнить, где вы могли видеть этого человека, — напомнил Дронго.

Нащекина нахмурилась. Она уже смирилась с поражением, и такая настойчивость Дронго казалась ей ненужной.

— Нет, — повторила Олеся, — я его нигде больше не видела.

— Может, она права, — снова вмешался Саймонс, — почему вы так уверены, что она должна знать этого типа?

— Иначе ее не хотели бы убить в Чикаго, — пояснил Дронго. — Они и так разрушили офис, перебили всех в Брюсселе. Для чего тогда они приехали в Чикаго?

— Может, хотели выйти через нее на этого Дзевоньского?

— Нет. Они точно знали, что не смогут на него выйти. Им нужна была она. И должна быть причина, по которой ее хотели убить.

— Она работала в офисе Дзевоньского. Этого достаточно, — упрямо напомнил Саймонс. — В моей практике таких случаев сколько угодно. Убирают всех свидетелей.

— Свидетелей чего? — разозлился Дронго. — Что она может рассказать? Что она знает? У нас есть его фоторобот, о нем может все рассказать сам Дзевоньский, а она видела только приходившего к ним мужчину и больше ничего не знает. Тогда почему ее хотят убить?

— А почему убили остальных? — начал нервничать Саймонс.

— Им важно было разгромить офис. Поэтому они и перебили всех находившихся там людей. Сожгли документы, похитили жесткие диски. Но почему они так упрямо преследуют Олесю Бачиньскую?

— Перестаньте, — вмешался Конелли. — Мы все равно ничего не узнаем таким образом. Нужно заканчивать.

— Да, — согласилась Нащекина, — очевидно, она ничего не может вспомнить.

— Олеся, — попытался в последний раз Дронго, — вспомните, где еще вы могли встретить этого человека? В ресторанах, в барах, в кафе, в клубах, в театрах, на футболе… Где?